Пыльное облако разодрав,
Лишь на одно мгновенье
Выглянут горы - и снова мгла,
Мутной жары круженье.

Гнутся акации в дугу.
Камешки вдоль станицы
С воем царапают на бегу
Ставни и черепицы.

Поднятый на дыбы прибой
Рушится в берег твердо.
Дуют в упор ему, в пыльный зной,
Сизые щеки норда.

На берегу ни души сейчас:
Водоросли да сети.
Под занесенный песком баркас
В страхе забились дети.

А на просторе, где тяжело
Кружится скользкий кратер,
Мутно-зеленой волны стекло
Рвет пограничный катер.

Стонет штурвал в стальной руке,
Каждый отсек задраен,
В облитом ветром дождевике
Вахты стоит хозяин.

Плющатся капли на висках,
Ветер ножами режет,
В окоченевших давно ушах -
Грохот, и скрип, и скрежет.

Но не мутнеет, насторожен
Острый хрусталик взгляда,
Щупает каждый камень он,
Каждую ветку сада.

В призмах бинокля, дрожа, скользят
За кипятком прибоя
Щебень залива, дома и сад,
Мыса лицо тупое.

В грохоте тяжком, у черных скал,
На грозовом просторе
Поднят уже штормовой сигнал,
Дышит и ходит море...
* 1938 г. *

Ночлег на геолбазе в Таласском Ала-Тау...
Мне возвращает память степной душистый сон.
На снежные вершины ложится день усталый,
И звезды Казахстана взошли на небосклон.

Нас встретили собаки за ближним поворотом,
Невидимая ветка хлестнула по лицу,
Зевнули с долгим скрипом тяжелые ворота,
И бричка подкатила к намокшему крыльцу.

Весь дом заворошился, дохнув теплом потемок,
Зачиркавших коробок, упавших одеял.
Чихнул на кухне примус, а маятник спросонок
И тень и тараканов по полкам разогнал.

Пока над самоваром мочалят нам галеты
И яблок пропеченных несут сковороду,
Смотрю на полушубки, на ружья и планшеты,
На тополя и звезды в разбуженном саду.

"Ну, как дела на базе?" - "Вот письма.
Завтра в горы.
Нам надо торопиться. Подъем к шести часам.
Кончайте чай, ребята! Оставьте разговоры.
Задания и карты я приготовлю сам".

Еще чуть слышно ноет разбитое колено,
На сеновале шепот - девичий сонный вздор,
А я, как в память детства, проваливаюсь в сено,
И чертят небо звезды, летящие во двор.

Сегодня утром в горы, чуть зорька тьму разгонит,
За розовою медью, за голубым свинцом!
Сегодня утром в горы. Оседланные кони
Храпят, звеня подковой, перед пустым крыльцом.

Во сне моем ущелья сдвигаются, как тени,
Глубокими шурфами прорезана руда...
Сегодня утром в горы, в пласты месторождений,
Где оловом с откоса изогнута вода!

От лекций и зачетов, от книжного азарта -
К палатке в горных травах с подножною грозой,
Чтоб расступались горы, чтоб обновлялась карта,
Чтоб все раскрыл нам тайны в веках палеозой!
* 1932 г. *

Мне не спится. На Неве смятенье,
Медь волны и рваная заря.
Мне не спится - это наводненье,
Это грохот пушек, вой завода
И такая, как тогда, погода:
Двадцать пятый вечер октября.

Знаю, завтра толпы и знамена,
Ровный марш, взметающий сердца,
В песне - за колонною колонна...
Гордый день! Но, глядя в очи году,
Я хочу октябрьскую погоду
Провести сквозь песню до конца!

Было так: Нева, как зверь, стонала,
Серые ломая гребешки,
Колыхались барки у причала,
И царапал стынущие щеки
Острый дождь, ложась, как плащ широкий,
Над гранитным логовом реки.

Пулеметы пели. Клювоносый
Ждал орел, нацелясь в грудь страны,
В бой пошли кронштадтские матросы
Черным ливнем на мосту Дворцовом,
И была в их оклике суровом
Соль и горечь штормовой волны.

Во дворце дрожали адвокаты,
У костров стояли юнкера.
Но висел над ними час расплаты,
И сквозь дождь октябрьской непогоды
В перекличке боевой заводы
Пели несмолкаемо: "Пора!".

Так об Октябре узнают дети.
Мы расскажем каждому из них,
Что на новом рубеже столетий
Вдохновенней не было напева,
Что в поэме горечи и гнева
Этот стих - был самый лучший стих!
* 1927 г. *

Она ни петь, ни плакать не умела,
Она как птица легкая жила,
И, словно птица, маленькое тело,
Вздохнув, моим объятьям отдала.

Но в горький час блаженного бессилья,
Когда тела и души сплетены,
Я чувствовал, как прорастают крылья
И звездный холод льется вдоль спины.

Уже дыша предчувствием разлуки,
В певучем, колыхнувшемся саду,
Я в милые беспомощные руки
Всю жизнь мою, как яблоко, кладу.

* * *

Сух и прям, в изодранном бешмете,
С серым лопухом на голове,
Он стоит, как сосны на рассвете,
В ледяной сверкающей траве.

Верному клинку не надо точки.
Что за старость - восемьдесят лет!
Турий рог на кованой цепочке
Подарил ему когда-то дед,

Чтоб с тех пор не сакли - там, над кручей,
Не кизячный, слишком душный дым,
А в клочки разодранные тучи
Он любил над лесом снеговым!

Чтобы верил сердцем только глазу,
Чуял тура, знал олений след,
Бил орла, медведя и ни разу
Не нарушил дедовский завет.

Так и жил он: легче водопада,
Злей костра. Кончая снежный век,
Как ружье приподнятого взгляда
Не опустит этот человек!

Что ж, Вассо, на шкур медвежьих ворох
Крепче ставь кремневое ружье.
Круче сыпь зернистый сизый порох
В это сердце - гулкое, мое!

Пусть и я, в свою победу веря,
Прыгая с ручьями по камням,
Раньше всех услышу запах зверя
И, ударив, промаха не дам!
* 1930 г. *

Обернулась жизнь твоя цыганкою,
А в ее мучительных зрачках
Степь, закат да с горькою тальянкою
Поезда на запасных путях.

Ты глазами, словно осень, ясными
Пьешь Россию в первый раз такой -
С тройкой, с колокольцами напрасными,
С безысходной девичьей тоской.

В пламенное наше воскресение,
В снежный вихрь - за голенищем нож -
На высокое самосожжение
Ты за ней, красавицей, пойдешь.

Довелось ей быть твоей подругою,
Роковою ночью, без креста,
В первый раз хмельной крещенской вьюгою
Навсегда поцеловать в уста...

Трех свечей глаза мутно-зеленые,
Дождь в окне, и острые, углом,
Вижу плечи - крылья преломленные -
Под измятым черным сюртуком.

Спи, поэт! Колокола да вороны
Молчаливый холм твой стерегут,
От него на все четыре стороны
Русские дороженьки бегут.

Не попам за душною обеднею
Лебедей закатных отпевать...
Был ты нашей песнею последнею,
Лучшей песней, что певала Мать.

* 7 августа 1921 г. *

Среди балтийских солнечных просторов,
Над широко распахнутой Невой,
Как бог войны, встал бронзовый Суворов
Виденьем русской славы боевой.

В его руке стремительная шпага,
Военный плащ клубится за плечом,
Пернатый шлем откинут, и отвага
Зажгла зрачки немеркнущим огнем.

Бежит трамвай по Кировскому мосту,
Кричат авто, прохожие спешат,
А он глядит на шпиль победный, острый,
На деловой военный Ленинград.

Держа в рядах уставное равненье,
Походный отчеканивая шаг,
С утра на фронт проходит пополненье
Пред гением стремительных атак.

И он - генералиссимус победы,
Приветствуя неведомую рать,
Как будто говорит: "Недаром деды
Учили нас науке побеждать".

Несокрушима воинская сила
Того, кто предан родине своей.
Она брала твердыни Измаила,
Рубила в клочья прусских усачей.

В Италии летела с гор лавиной,
Пред Фридрихом вставала в полный рост,
Полки средь туч вела тропой орлиной
В туман и снег на узкий Чертов мост.

Нам ведом враг, и наглый и лукавый,
Не в первый раз встречаемся мы с ним.
Под знаменем великой русской славы
Родной народ в боях непобедим.

Он прям и смел в грозе военных споров,
И равного ему на свете нет.
"Богатыри!" - так говорит Суворов,
Наш прадед в деле славы и побед.
* 1941 г. *

Распахнув сюртук свой, на рассвете
Он вдыхал все запахи земли.
Перед ним играли наши дети,
Липы торжествующе цвели.

Бабочки весенние порхали
Над его курчавой головой.
Светлая задумчивость печали
Шла к нему, и был он как живой.

Вот таким с собою унесли мы
И хранили в фронтовой семье
Образ нам родной, неповторимый,—
Юношу на бронзовой скамье.

И когда в дыму врага, в неволе
Задыхался мирный городок,
Ни один боец без тайной боли
Вспомнить об оставшемся не мог.

Где теперь он? Что в плену с ним сталось?
Может быть, распилен на куски?
Увезен?.. И не глухая жалость —
Злоба нам сжимала кулаки.

Пробил час наш. Мы пришли с боями.
Смял врага неудержимый вал.
В парке нас, где бушевало пламя,
Встретил опустевший пьедестал.

Но легенд светлей иные были!
Словно клад бесценный в глубь земли,
Руки друга памятник зарыли
И от поруганья сберегли.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Мы копали бережно, не скоро,
Только грудь вздымалась горячо.
Вот он! Под лопатою сапера
Показалось смуглое плечо.

Голова с веселыми кудрями,
Светлый лоб — и по сердцам людским,
Словно солнце, пробежало пламя,
Пушкин встал — и жив и невредим.
* 1946 г. *